Звякнул колокольчик, Муджтабаджани оторвался от чтения «Корана»:
— Заходи, я ещё не лёг.
Шелковые занавеси бесшумно разошлись, в опочивальню аятоллы вошёл один из самых рослых людей Персии. Кареглазый неяркий брюнет, этнический курд, беззаветно преданный шиизму и Муджтабаджани лично. Когда-то он был победителем паназиатского чемпионата по боксу, но чёрный кулак чуть ли не трехметрового нигерийца вышиб его из большого спорта. Телохранитель поднёс к столу аятоллы парчовую подушку со спутниковым телефоном, шепнул:
— Салар.
Муджтабаджани снял очки в тонкой золотой оправе, положил на открытый «Коран», взял трубку. Телохранитель исчез так же тихо, как и появился. Аятолла спросил:
— Слушаю тебя, Салар?
— Слава Аллаху, милостивому и милосердному, пророку Его Мухаммеду, благословенному племяннику пророка Али и благочестивым сыновьям племянника пророка Хасану и Хусейну, — раздался в трубке чуть сиплый баритон главы стражей исламской революции.
— Воистину так, Салар, — аятолла глянул на шелковые занавеси на входе. — Что случилось?
— Доставили того сумасшедшего турка2-зороастрийца3, Коса.
— Не могли до утра подождать? — рассердился аятолла.
— Турок и, правда…, меняется, — запнулся глава стражей. — Из него лезет Анхра-Манью. Мы пытались делать записи на видео и фотоаппараты, но всё засвечивается. Трудно объяснить…. Надо видеть…. То Кос волосатый, то не волосатый, то сильный, то слабый. До утра может многое произойти. К тому же — что-то пронюхал президент, боюсь, как бы не вмешались светские власти.
Аятолла прищурился, потеребил ушко очков:
— Где турок?
— Здесь, в подвале под мечетью.
— Сейчас приду, — Муджтабаджани прервал связь и пошёл к шкафу за поясом для халата и головным убором.
Особняк аятоллы располагался на возвышенности рядом с мечетью, по пути Муджтабаджани бросил взгляд в окно. Тегеран жил повседневностью. Несмотря на сумерки, по центральным проспектам проносились лимузины иностранцев и нуворишей, откуда-то из муравейника мегаполиса выруливали карбюраторные жестянки горожан. В сопровождении телохранителя аятолла спустился на лифте в подвал и пошёл по тоннелю, который соединял особняк и мечеть.
Страж исламской революции на входе приветствовал верховного имама щелканьем каблуков по полу и указал на металлическую дверь. Муджтабаджани вошёл в нужное помещение. Салар и двое офицеров поднялись со стульев, аятолла подошёл к решётке, за которой на кровати сидел злополучный турок.
— Великий имам, Богоизбранник, — в голосе бородатого зороастрийца прозвучала весёлая истерика. Голубые глаза превратились в огненные угли.
— Что я и говорил, — Салар подошёл к Муджтабаджани. — Турок и не такое способен.
— Прекрати паясничать, немедленно, — приказал аятолла зороастрийцу.
— Таков твой приказ, предатель турецкого народа? — спросил Кос по-турецки, впрочем, угольный взгляд вновь поголубел.
— Я — патриот Ирана и всех иранцев, — на фарси ответил Муджтабаджани.
— И, конечно….
— Конечно против. Ради чего? — стражи исламской революции за спиной аятоллы согласно закивали, а Салар показал зороастрийцу кулак.
— Ага, — согласился турок. — Шиит, а родился суннитом, имам.
— Разве я один?
— Я принял зороастризм, потому что увидел правду в древней религии. И видишь, моя правота подтверждается. Твоя же измена для карьеры. Все знают, что отвержение сунн в Иране поощряется. Вот и вся разница между нами.
Муджтабаджани глянул на стражей:
— Турок абсолютно ненормален. Не соблюдает правил поведения и говорит всё подряд. Бедняга одержим Шайтаном, — аятолла посмотрел в глаза Салару. — Не Анхра-Манью, а Шайтаном. Большое везение, что в наши руки попал нечестивый. Лучше побеседую наедине.
Когда стражи ушли, аятолла поднёс стул к решётке, присел. Муджтабаджани достал из кармана халата чётки, принялся перебирать камешек за камешком, прочитал короткую молитву и заговорил:
— Знаешь, Кос, я в молодости был в Турции. И понял, что страна предков мне нравится меньше великого Ирана, места, где родился я и мои родители. В Иране живут шииты. Только недалёкие….
— И такое говорит аятолла, человек, который прямо связан с Аллахом? «Вера» для тебя пустое слово?
— Да, Кос. Я родился суннитом, но в душе с детства был шиитом, потому что я — иранец. И не стал бы аятоллой, если бы не верил.
— Тебе же не приходилось видеть подтверждений.
— Вера не нуждается в доказательствах, — отрезал аятолла.
— Только в аксиомах? — одежда на турке лопнула, зороастриец быстро рос, тело покрылось шерстью, а изо рта, который трансформировался в пасть, показались клыки. За решеткой вместо турка находился огромный зверь.
— Бедняга, отринувший Аллаха, в тебя вселился Шайтан, — аятолла продолжал перебирать чётки.
— Я могу подтвердить истину того, чему служу, тебе же, жалкий предатель, такого не дано!
— Все мы рабы Аллаха. Разве превращение в зверя лучше спокойной старости?
— Тебе не представить, какая бодрость и легкость наполняет всё тело! Таким здоровым я не был даже в детстве!
— После смерти тебя ждёт ад, Кос-вероотступник.
— Вероотступник? Вот я как раз люблю южную землю, только не по-твоему. Не для чего-то. Я искал, обратился к заповедным корням. И даже тебе должна быть видна моя правота.
— Когда человек стремится к целям, которые противоречат любой личной цели, то идёт только к разрушению, — вздохнул аятолла.
— Я порву твою веру, ничтожный! — заревел зверь, который всё рос и рос, легко разогнул прутья решётки и схватил Муджтабаджани. Аятолла поместился в ладонь «турка». — Сейчас увидишь! — зверь топнул ногой по полу и провалился под землю.
Муджтабаджани очнулся от мороза и обнаружил, что лежит в сугробе. Аятолла встал, затянул потуже пояс, натянул чалму на уши и осмотрелся. Вокруг простирались заснеженные пещерные горы, с вершины одной из которых смотрел огромный рыжеватый дракон. Из ущелья высунулась исполинская голова знакомого зверя:
— Теперь веришь мне?
— Нет, Кос, это всё происки Шайтана, — Муджтабаджани вновь принялся перебирать чётки. — Помолись Аллаху, пока не поздно, и Всемогущий простит тебя.
— Держись тогда! — ухмыльнулся зверь и исчез в ущелье.
Откуда-то из-за перевала донёсся мерный шум, который постоянно нарастал. Звук перерос в грохот, а потом в топот тысяч копыт. Вниз по склону, прямо на аятоллу, понеслось огромное стадо коров. Все животные были страшно измождены, а вверху вилась тьма мух, комаров, слепней и прочего гнуса. Насекомые опускались на бока несчастных коров, лезли в глаза, в уши, в глаза, под хвост. Животные жалобно мычали и неслись вниз, прямо на аятоллу. Расстояние всё сокращалось и сокращалось. Вот безумный передний бык нацелил рога на Муджтабаджани.
— Спасти? — поинтересовался зверь.
— Слава Аллаху, милостивому и милосердному и пророку Его Мухаммеду!
— Тьфу, — зверь лапой очистил склон от стада. — Фанатик.
— То предатель, то фанатик.
— Потому что тебе признать даже то, что измена была напрасна. Оглянись.
Аятолла так и сделал. Женщина. Хотя Муджтабаджани любил смотреть фильмы Голливуда, показы французских и итальянских домов мод, много изучал западную цивилизацию в интернете, да и иранки всегда считались во всём мире первыми красавицами, которым все остальные и в подмётки не годились…. Аятолла почувствовал неудержимое желание, впервые за последние годы. В нём всё кипело и рвалось наружу. Муджтабаджани затянул пояс ещё крепче:
— О, чудо, готова ли ты вступить в законный брак с ничтожным стариком, покорным рабом Аллаха?
— Сгинь недостойная, неспособная уродина, — разъярился зверь и щелчком ногтя сшиб женщину в пропасть.
— Жалко, — тяжело вздохнул аятолла.
— Теперь тебе будет не до того, — хохотнул зверь, и с гор сошла лавина.
Муджтабаджани почувствовал неудержимый зуд. Всё тело кололо и свербило. Аятолла поднёс ладонь к глазам и увидел, что кожа покрыта крошечными муравьями. Насекомые впивались в плоть и лезли внутрь. Как будто впились миллионы кусочков льда, крайне захотелось есть.
— Они сожрут весь твой жир до грамма.
— О, хвала Аллаху за ниспосланный пост! Впрочем, много я не потеряю.
— Мазохист, — скептически заключил зверь, муравьи попадали с аятоллы и затерялись где-то в снегу. — Может в исламе что-то есть всё-таки? — откуда-то из шерсти чудовище извлекло книгу в телячьем переплёте. Аятолла признал «Коран». — Угу, — подтвердил зверь. — Она принадлежала одному из первых халифов, — Кос принялся листать страницы. На каждой странице рядом с сурой была нарисована голая девица. Зверь открыл титульный лист, под обнажённым старичком в непристойной позе стояла подпись «Аллах развлекается».
— У истиной веры всегда есть враги, — потупил глаза аятолла. — Тем тщетнее потуги зла.
— Богам доступно прошлое как сегодня, — зверь направил коготь на одну из скал. Камень превратился в жидкокристаллический монитор. На бархатном гигантском матраце яркий брюнет средних лет развлекался сразу с двумя женщинами. — Пророк Мухаммед развлекается с наложницами. Так жил посланец Аллаха.
Аятолла отвёл глаза:
— Мухаммед? Слава Аллаху, что позволил лицезреть пророка! Но разве посланник нарушил «Коран»? В жизни каждого присутствуют непристойные позы и стороны, так как мы не в раю, а на земле, — Муджтабаджани отвернулся, развязал шнурки на штанах и помочился в сугроб. — Ты уж извини, так мы люди устроены. К тому же холодно.
— В тебе нет уважения к Аллаху, а к родителям? — в голосе зверя звучала мёртвенная грусть, и аятолла вновь глянул на монитор.
Муджтабаджани увидел последние часы жизни отца, матери, сестёр и жены, которая умерла несколько лет назад. Аятолла сложил руки на груди:
— Родственники страдали только один раз, и то было давно. Зачем преумножать горести? Так тебе удаётся только доказать мою силу и твою слабость.
— Один раз? — зверь хлопнул лапой по склону.
Снег вскипел, на поверхности показались гробы и могильные ковры, из них встали полуистлевшие скелеты. По одежде и остаткам кожи, которые ещё сохранились, аятолла узнал мёртвых родственников. Жена истлела только наполовину.
— Оставь в покое прошлое, твои мерзости высвечивают ничтожество зла, Кос. Такой намёк годился бы для тех, кто забыл.
— Хорошо, — скелеты загорелись.
— Такое испугало бы зороастрийца, но не мусульманина.
Зверь дунул, мёртвые исчезли:
— Великий аятолла великой веры. Самый богоизбранный из всех живых.
— Я только ничтожный раб Аллаха, на всё воля Его, — Муджтабаджани встал на колени и поцеловал снег, на который только что помочился.
— Может воля Аллаха в том, чтоб люди были суннитами, а не шиитами.
— Чтоб задавать такие вопросы надо быть мусульманином.
Откуда-то со дна ущелья появилась огромная тюбетейка, зверь нахлобучил её себе на голову:
— Жалкий турок — правитель Ирана, а твой народ по-прежнему смешён в глазах местных. Ни одна персиянка, ни одна курдиянка не согласится выйти замуж за турка.
— Тем больше вероятность, что следующим аятоллой опять станет благоверный шиит, весёлый варвар с северных гор, — ласково улыбнулся Муджтабаджани.
— Народ должен оставаться посмешищем, чтобы предатели занимали высокопоставленное положение?
— Люди, кто поумнее, видят по-другому. Постепенно меняется отношение и ко всем. А как будут относиться к туркам, которые приводят Анхра-Манью?
Зверь удовлетворённо захохотал, в ответ зашипел дракон на вершине горы.
-?
— Аятолла признал меня Анхра-Манью, а не Шайтаном.
— Духом зла. В армии нечистого много демонов, разрушитель Анхра-Манью один из них. Ты искал зло и нашёл его.
Аятолла сидел на тюремной койке рядом с Косом, который перестал быть зверем. Стражи, которые только вошли, озабоченно смотрели на сломанные прутья решётки. Муджтабаджани улыбнулся:
— Было тяжело, но я изгнал Шайтана из заблудшего. Вот что, отвезите зороастрийца к турецкой границе и внесите в список «нон грата», — аятолла вышел за решетку, посмотрел на Коса. — Был бы на моём месте… другой, тебя бы просто расстреляли.
— Не…. На моей стороне чудо, — покачал головой зороастриец.
— Вера сильнее.
