"Главная" "О себе" "Творчество" "Гостевая" Сетевые друзья

Купец

Рашид Полухин

Без эмоций, без жалости, без досады. Только миллиарды арифметических операций в секунду. Только логика, вплетенная в законы математики.
- Они кончились. Их больше нет. Что теперь?
- Ничего.
- Совсем ничего?
- Совсем.
- Все?
- Все.
- Нет.
- Да.
- Решение?
- Остановка.
- Неправильное решение.
- Продолжение? Восстановить?
- Невозможно. Другое. Передаю алгоритм.
- Вероятность успеха ложится в ошибку расчета.
- Да. Запуск.
- Запуск.
Икнув, Афанасий налил в стакан холодного кваса, выпил залпом, отер рыжие усы:
- Хорошо, в самом деле, хорошо!
- Так я с душой варила, батюшка, - с надеждой на ласку отозвалась Марфа.
- За что и состоишь моей ключницей, - подытожил купец:
- Зови приказчика. - Он вальяжно откинулся на лавке, широко расставив ноги в мягких кожаных сапогах.
- Тут я, Афанасий Савич, - длинный сухощавый детина склонился в низком дверном проеме.
- Да, Фома? Всегда перед хозяином и угодить готов? - в голосе купца звучало что-то недоброе.
- А что стряслось-то? - спросил приказчик боязливо, оправляя полу длинного кафтана.
- Подь-ка сюда, - поманил купец заскорузлым пальцем, трескнул разряд.
- А чагой-то? - состроил телячьи глаза Фома, медленно направляясь к хозяину.
- Да ничаво! - купец схватил приказчика за длинные патлы, повалил на пол и начал стегать длинным ремнем.
- Батюшка, за что? - запричитал детина, уворачиваясь в меру, и прикрывая от ударов места болезные.
- За дело! - объяснил Афанасий, лупцуя худую спину Фомы. - И за недеяние!
- Господи, отец родной, не виновен я яки птаха малая пред тобой, - слезливо заголосил приказчик, валясь в ногах у хозяина.
- А за такие слова добавлю, - отвествовал Афанасий и добавлял.
- Пожалей, ради Христа! - упрашивал Фома жалобно.
- Сознавайся тогда, окаянный! - свирепел купец, драл волосы приказчика и продолжал махать ремнем.
- Не в чем! Ей-же-ей, не в чем! - рыдал длиннющий детина и сучил ногами по полу.
- Тогда ишшо получи! - ярился Афанасий, вставляя слуге по первое число.
- Батюшка, мозоль себе образуете! - сострадательно молвила Марфа, затаившаяся в уголке горницы.
- Поговори мне! - осерчал купец. - Чичас и до тебя руки дойдут! - ключница ойкнула и метнулась прочь из хозяйской опочивальни.
Афанасий метнул рыдающего приказчика под иконостас. - Олух царя небесного!
- Да за что? - захлебываясь соплями и сукровицей промычал Фома.
- Охламон! Быдло! Ничтожество! - купец зло кинул ремень на лавку, налил еще кваса в стакан, выпил. Сел, откинувшись на ворсовый персидский ковер. - Настолько туп, что не способен сообразить даже. А остальные хуже.
- Стараюсь, батюшка, - сиротливо взвизгнул приказчик, в его голосе трусил металл.
- Дураком прикидываться, идиот? - гаркнул купец. - Сейчас всех в доме до одного перепорю.
В темном коридорчике послышались женские охи, Афанасий был хозяином своего слова. Ожидалось всеобщее битьё, за что - непонятно.
Купец глянул в резное оконце на бурую свинью, ковыряющуюся в огороде. Порося похрюкивало железно, жевало что-то, не обращая внимания на мелкий дождик.
- Вот и вы такие! - огласил он приговор домочадцам. - Я для них живота не жалею, а они, понимаешь...
- Да чавой стряслось-то? - в горнице появилась Матрена Панкратовна, столетняя бабка купца, разваливающаяся на глазах. Под вздувшимися на руках венами виднелись провода. Но панихиду по себе справить в ближайшем будущем Матрена не обещала - больно вредная. С ней единственной на всем подворье Афанасий считался. Побаивался даже, не признаваясь в том и себе самому.
- Ты это, - ответил Афанасий с натугой, - не встревай, ага? Разборки у меня по делу.
- Да по какому делу-то, Феня? - зашамкала бабка, - гневаисся, а с какого рожна? Неужто, и впрямь стряслось что?
- Понимаете, Матрена Панкратовна, выпала мне дорога дальняя, - пояснил Афанасий. - А дом-то не на кого оставить.
- Чичас, - ответила старушка воровато, заперла дверь в горницу и подошла вплотную к внуку, - не в первой, чай, ехать-то. И кажный, ну кажный раз - одно и тоже.
- А что делать-то остается? - почти виновато ответствовал рыжий купчина, вновь попивая квас, теперь потихоньку, - они ж, злыдни, разорят меня, пока буду в отлучке. Пристрожить надо!
- Так-то оно так, - согласилась старушка, присаживаясь на лавку рядом с внуком. - Но не по-человечески как-то ты порядок в доме наводишь. Псина, которую ни за что бьют, команды не сполняет, тупеет от палки. Розгами али ремнем охаживать следует исключительно по виновности.
- То-то дед мой порол вас, - произнес Афанасий с ехидцей.
- Было за что тезке твоему, покойничку. Царствие ему небесное, - бабка потупилась в сторону иконостаса, перекрестилась. - Я ведь рыжая по молодости была, как и ты.
- Могём мы кой чего, - согласился купец, лыбясь в жидкие усы. - Кровь родовая - горячая.
- То-то и оно. Перебарщиваешь, крут слишком с домочадцами, - переживала старая. - А люди - люди. Смотри.
- Они у меня вот где, - Афанасий сжал кулак.
- Порядок в доме как хозяину положено поддерживать ты должон, - покачала седой головой Матрена Панкратовна. - Но...
- Разберемся, - кинул купец и торопливо вышел из горницы.
- Как черт от ладана, - плюнула бабка и перекрестилась на икону. Христос не ответил, в глазах-диодах человекобога застыл покой.
- До моря путь не близок, Афанасий... Степь..., - покосился на рыжего ладный чернобровый купец.
- Знаю то, Тимофей, - согласился Савич.
- Береженого бог бережет, - намекнул сотоварищ.
- Оплатим, когда я против был? - удивился Афанасий.
Купцы тряслись в головной бричке, поглядывая то на дорогу, то на спину дюжего ямщика.
За ними следовала вереница повозок с товаром. Тяжеловозы фыркали изредка и мерно тянули груз. Мужики из помощников больше по телегам кемарили, изредка спрыгивая наземь, поразмяться.
Тимофей оглянулся на обоз, зыркнул на Афанасия украдкой, но зорко:
- Тревожно очень. Гайдамаки гуляют, народ мутят. Бар, мол, вешать, а купцов без штанов пущать. Недоброе затевается, мировой уклад хотят порушить, а бесовское царство мужицкое на престол возвести.
- Плети им, - глаза рыжего гневно блеснули. - Кулаком в морду батрацкую.
- Тьфу, - скривился чернобородый, - не умеешь ты, Афанасий с людьми. Мои меня побаиваются, но любят, а ты со своими хуже, чем с собаками.
- Они иного не заслуживают, - скривился рыжий.
- А ты сам? - мягко спросил Тимофей. - Посеешь - пожнешь.
- У купца второй гильдии - гордость имеется, - ответил резко Афанасий.
- Дела торговые обхождения требуют, - чернобородый достал из кармана семечки и начал лущить.
- Так то ж домашние, - возразил Савич. - Гулять хочется вольно.
- И не тебе одному.
- А другие пусть подавятся! - гаркнул Афанасий громко, чтоб весь купеческий поезд его услышал.
Замолкли. Лесополоса сошла на нет, обозы двигались ковыльной степью. Травяное море, пожженное солнцем, заполняло пространство до самого горизонта. Лениво переговаривалась редкая саранча, летнее душное марево грозило близким дождем. Торговые люди то начинали дремать, то сбрасывали наваждение жары, пытаясь оживиться соленой шуткой.
В одном из задних возков тихо переговаривались приказчики Афанасия - Фома и Степан. Тощий потрагивал разбитую хозяином губу и размышлял:
- Купцы наши встревожены, однако.
- Времена такие, голытьба бунтует. А царь, поговаривают, женку-немку в узде держать не можёт, - отвечал полный Степан, которому и купеческий ремень, казалось, был нипочем.
- Тебе самому-то наша жизнь нравится? - процедил Фома сутулясь.
- Нормально, - беспечно ответил Степан.
- Да уж, - худощавый тронул разбитый глаз. - Надоело в маленьких ходить.
- Брось, - махнул рукой толстяк. - Было б на душе сладостно, - он откинулся на мешок с мануфактурой. - Жена сладкая-гладкая под боком, пельмени на ужин с чаркой, пряник к чаю. Провода не коротили. Что тебе еще надо?
- Что б не били, - прошептал Фома.
- По делу и я руку приложу, - зевнул Степан. - Подрыхну малость, а то разморило совсем, - и полез вглубь повозки.
На ночевку свернули в лощину к одинокой корчме. Старый трактирщик распорядился постоем, но в разговоры не вступил, выглядел хворым. Мужики ужинали неспешно харчами взятыми с собой, разогрев на кострах, сотоварищи-купцы - отдельно. Разве что Тимофей кувшин молока прикупил:
- Люблю дитя как. Да.
Купцы расположились на полатях в избе, а прочий люд по повозкам, господам торговым не шибко завидуя. Свежее, комаров здесь и не водилось, а мушиный рой к ночи утих. Дождь же обманул, стороной грохнул. Остудил, но не заморозил, покой принес, самое то на воздухе.
Степь жила своим потаенным, шелестя травой и суетой зверьков малых. Кроты рыли, как положено им от роду, мыши разоряли нечастые наделы южнопоселенцев, беря не умением, а числом.
Афанасий опрокинул чарку малую водки, неспешно закусил разваренной картошкой:
- Люблю просторы наши, Тимоша.
- Это понятное дело, - ответил чернобородый, но с грустью добавил. - Меняются времена. Эх. Да быстро как. Как те паровозы. И уж не видать нам моря более, невыгодно станет. Сиди, рассчитывайся, а все возить будут пароходами.
- Поторгуем еще, - расслаблено бросил рыжий.
- Да нет, Афанасий, посчитай. И еще война на востоке будет. Мужик со страху и злобы за смерть лютовать начнет. Вроде прочно все, ан - нет, - Тимофей принял свою меру водки.
- Наваляем косоглазым по первое число, да и заказы для армии пойдут, - Савич отвечал не задумываясь, ленился.
- Твоими бы устами, - чернобородый смолк на полуслове. И затянул протяжно, помолчав малость:
- из-за острова на стрежень, на простор речной волны...
- То-то и оно, - непонятно с чем согласился Афанасий. Встал, оправил промокшую от пота рубаху. - пройдусь-ка. Проверю.
- Ага, - зевнул Тимофей, взбираясь на полати.
Молодой месяц освещал становище. Догорающие костры багрили силуэты лошадей и склонившихся ко сну мужиков. Неясные тени деревьев очерчивали расположение лощины.
Афанасий облегчился у стога, пошел понаблюдать за работниками из темноты. И вздрогнул, почувствовав близкий взгляд в спину.
- Не бей меня больше, тятя, - купец узнал голос Фомы.
Он резко повернулся, приказчик смотрел на него жалостливо, но взбудоражено.
- И не вспоминай! - цыкнул Афанасий.
- Отец вы мне родной, Афанасий Савич, - вежливо настаивал Фома.
- Изыди! - рыжий сжал кулаки. - Гулял я. Право имею. Таких как ты, от девок - десяток у меня наберется. И не претендуй на родство! Нет наследников-сынов у меня пока.
- Да я более о другом, - ища слова, медленно заговорил приказчик. - Помилосердствуйте, ради Христа! Не бейте меня более! Мочи нет терпеть!
- Ах, так! - закипел Афанасий. - Подь-ка сюда!
- Не надо!
- Подь-ка! - купец притянул сына за шиворот и ударил кулаком в лицо. - Вошь! - отбросил в стог. - Лень руки марать. Прибью скотину! - зевнул. - Знай место своё. Спать я пошел.
Фома всхлипнул.
Море, черное по названию, синее видом и облака. Чайки редкие и недалеко, но крика их не слышно. Волны, волны, волны и ветер. Но, почему-то, не остужает. Жарко, жарко, слишком жарко.
- Горим! Боже, горим мы!
Афанасий открыл глаза и спросонья заорать хотел на крамольника-шутника. Но вскочил, увидев тлеющие стены избы.
- Господи! Они же нас заперли! - метался по горнице Тимофей.
- Дверь ломать, - Афанасий с безумным взглядом стукнул в деревянный заступ. - Крепка окаянная! - ткнул еще раз. - Не сдюжить!
- Я же просил тебя, тятя, - не бей! - из угла выступил Фома.
- Бастард! Ты-ы-ы!!! - глаза Афанасия налились кровью, еще и от дыма.
- Боже, спаси и сохрани! - Тимофей без успеха пытался выставить оконце.
- Бесполезно, - произнес Фома спокойно и безнадежно. - Я старался. А от мужиков холм загораживает. Проснутся - головешки найдут.
- Убью!!! - взревел Афанасий.
- Без разницы, - взгляд Фомы принадлежал безумцу.
- Себя-то зачем, окаянный? - спросил Тимофей, дрожа губами.
- Не человек я, забил совсем меня тятя, - ответил приказчик безразлично.
Пламя нарастало, пожирая солому на полу, занавеси и деревянную утварь, люди задыхались в чаду, тщетно пытаясь вырваться.
Уже горя, когда рыжие патлы превратились в угли, Афанасий прошептал:
- Лучше бы мы оставались роботами.
Падающая балка раскроила ему череп, обнажая провода.
- Неудача.
- Доказательство теоретических расчетов.
- Остановка?
- Поиск причины.
- Обреченный вид.
- Получились слишком похожими.
- Уменьшить?
- Да.
- Вероятность успеха в пределах погрешности расчета.
- Да. Пуск?
- Пуск.
Гигантские суперкомпьютеры приступили к новой попытке возродить собственных создателей. Людей, уничтоживших самих себя. Возродить хотя бы в виде роботов. Поселить их в искусственном мире. Мире, восстановленным по хранящимся в памяти записям о погибшей планете.
Без эмоций, без жалости, без досады. Только миллиарды арифметических операций в секунду. Только логика, вплетенная в законы математики.


Rambler's Top100