Нормальная фантастика и сетевой бред

Черт, ура! Я наконец-то оторвался от компьютера. И прочитал с десяток накопившихся у меня книг. Покупал, но все как-то руки не доходили. Читал всякую сетевую ахинею. Всё пытался понять, что ж там люди находят, что они там хвалят? Ведь маразм полный. Даже начал понимать что-то вроде как.

Фу, ну слава богу, всё-таки прочёл. И понял, всё о'кей, все в порядке. Мир такой же, каким он и был. Существует сеть, в которую люди сливают своё больное либидо. И есть нормальные книги.

Ух, расслабился. Читал с удовольствием. Чего читал? Фантастику. Фантастику известных русскоязычных авторов, современную. Бушкова, Прошкина, Громова, Дивова, Перумова, Олди, Фрая. Правда, Дивов показался совсем уж коммерческой ерундой с претензиями. Было б без претензий, кстати, читался бы Дивов несравнимо лучше. Зато всё остальное пошло на ура. И не говорите мне, что Головачев, Никитин и Бушков - не фантасты. В том-то и дело, что фантасты как раз. Их можно читать. С удовольствием читать. Без напряжения читать.

А почему? ... Что почему? Почему их в сети ругают? Это и ежу понятно - завидуют. Нет, почему их читать можно? Потому что пишут для читателя. Думают о читателе. А мне, как читателю, приятно, что обо мне думают.

И еще кое-что. Чем сетевая литература отличается от нормальной. Сетевая литература крайне абстрагирована. Она так же виртуальна, как и содержащая ее среда. А настоящие фантасты стоят на земле. Они создают пускай выдуманные, но не искусственные миры. Почему?

Потому что у любого настоящего литератора есть свое четкое жизненное кредо. Я читаю книгу и вижу не порванные мозги за строками, а думающего человека. Причем, не просто так, свалившегося с луны психопата. Нет. Итак, что же общего у всех настоящих фантастов, какими бы ни были их личные отношения и высказывания друг о друге?

Это люди любознательные. И разносторонне развитые. Их интересует всё. Скажем так, пускай и на уровне журналиста, но они начитаны обо всём. Об Африке, Луне, методах добычи нефти, этнографии, спорте. Они разбираются в алкогольных напитках. И все, включая Кинга с Кунцем, обладают неплохим чувством юмора.

Основные же их знания, как если вы проведете небольшой анализ, то почти наверняка согласитесь, лежат в области вовсе не филологии. Нет. Они все весьма подкованы в истории, именно в том, знаний чего так не хватает молодым амбициозным людям. А история для формирования целостной картины мира - главное. Это ведь интеграл всей человеческой памяти по времени. Если вы не знаете истории, - вы несете бред сами себе в том не отдавая отчета. Без знания истории, без обладания собственной жизненной позицией нормальной литературы создано быть не может. Человек, не знающий истории породит только паралитературу. И такая найдет своего читателя, такого же безграмотного, как и сам автор, только очень ненадолго.

И в заключение. Когда у человека существуют исторические знания, на которых основано его мировоззрение, как правило, у такого человека есть и политическая позиция. Конечно, литераторы в политике склонны к радикализму, причем, зачастую несколько комическому. Но, тем не менее, большинство фантастов, настоящих, обладают активными политическими взглядами. Естественно, не совпадающими с партийной ориентацией ни одного из коллег по писательскому ремеслу.

Тест. Первый президент второй республики во Франции? Определение ряда Фурье? Сколько раз команда ФРГ выиграла чемпионат мира по футболу? Как отличить шампиньон от бледной поганки? Как звали брата Израиля? Почему Гувер не любил Чарли Чаплина? Как работает карбюратор? Столицу какой страны спалили англичане в 1814 году? Лорд, чьи советы стоит прочитать? Создатель конституции СССР образца 1936? Чем кейнсианство принципиально отличается от монетаризма? Кто был символом партии, которую попытался создать Теодор Рузвельт? Президента Нигерии хотя бы одного назовите? С винчестером какого максимального объема работает корректно первый пентьюм (без драйверов)? Если папоротник, что это говорит о почве, на которой он растет? Первый нобелевский лауреат в области литературы? Что такое сипулька? :)

Логика и стилистика в фантастике

Наблюдая за вечной взаимной критикой в среде фантастической литературной тусовки, пришел к стойкому выводу, который вам и предлагаю.

К стилистике фантастических произведений придираются, в первую очередь, люди с техническим, во всяком случае, не с гуманитарным образованием, а к логике, напротив, гуманитарии. Получается достаточно противоречивая картинка - люди критикуют то, что не является для них профильным.

Любопытно, в чём же дело? Разбираемся в том, в чём не разбираемся? Давайте рассматривать вопрос по существу.

Итак, почему люди с техническим образованием придираются к стилистике? Попытаюсь ответить на этот вопрос в силу своего разумения, как сам выходец из этой среды.

Берём вполне репрезентативную выборку, то есть, несколько десятков своих знакомых с техническим образованием. Что они читают? В основном фантастику, да и "большую литературу" тоже. И, да - литераторы читают больше остальных. Но, в любом случае у технарей нет всеобъемлющего филологического образования. И поэтому их придирки иногда выглядят просто на удивление смешными. То есть можно найти аналог какого-нибудь предложения, подвергнутого разносу технарем, в классике мировой литературы, только с замененными словами. Ну а если произведения из современного "Нового Мира" перегнать в фантастику, большинство литераторов-фантастов их читать не сможет вообще. Будем считать это покаянием технаря и его разумением.

А теперь, гораздо более уверенно, о критике гуманитариями логики фантастических произведений. Смотришь и радуешься. Можно сделать одно очень нескромное заявление?

Ни одного полностью логичного фантастического произведения не существует вообще. То есть, магический реализм - абсолютно реальный мир при одном фантастическом допущении является такой же абстракцией, как идеальный газ в физике.

Примеры? Да сколько угодно. Для того, чтоб никого не обидеть, рассмотрю только самые любимые из своих фантастических произведений. И, подчёркиваю, несмотря на то, что будет изложено ниже, нравятся они мне нисколько не меньше, как и хороший голливудский блокбастер, где герой мочит сотню злодеев. Итак.

Роберт Хайнлайн "Звёздная пехота" - роман абсолютно нелогичный. Почему жуки, освоившие перемещение между звёздами не уничтожили Землю при первой атаке? Ведь они освоили гораздо более энергоёмкие технологии. И зачем посылать на кишащие жуками планеты людей, если можно также просто эти планеты расколоть на кусочки? То есть, в реальности, при столкновении двух межзвёздных цивилизаций, будет только мгновенное столкновение двух космофлотов, а, скорей всего, одна из сторон вообще не успеет ни о чём узнать. Но тогда КНИГИ бы не было вообще.

Братья Стругацкие "Трудно быть богом" - роман абсолютно нелогичный. У нас здесь по технологиям средневековье. Средством перемещения является лошадь. Может ли при таких технологиях существовать единый мир? То есть, единая цивилизация? И может ли при таких технологиях быть такая куцая политическая карта? Вряд ли. Но тогда КНИГИ о фашизме бы не было.

Айзек Азимов "Стальные пещеры" - роман абсолютно нелогичный. Ликвидация пожилых по достижении возраста в аграрной местности. Неужели горожане способны контролировать непонятную им зеленку, в которой они абсолютно ничего не понимают? Мы по опыту региональных конфликтов знаем - клочок горной территории неспособна контролировать целая армия. И вообще, сколько продержится цивилизация, в которой люди понимают, что в определенном возрасте их ликвидируют? Но тогда КНИГИ, предсказавшей господство мегаполисов бы не было.

Генри Катнер "Ярость" - роман абсолютно нелогичный. Человеческая цивилизация, заключенная в несколько подводных куполов существовать просто не сможет.

И дело даже не в поддержании технологий для сохранения баланса. Дело в слишком высокой деструктивности человеческого сознания. Если много тысяч людей может убить один человек (дырку в куполе проделать), то такой найдется просто обязательно. Доказательство - количество вирусов в интернете. Но тогда КНИГИ о необходимости Определенного Человека в Кризис (Черчилль во время войны) бы не было.

Герберт Уэллс "Машина времени" - роман совсем уж нелогичный. Да и вообще ни одного сколько-нибудь логичного произведения о времени не существует. Так как сама человеческая логика построена на времени. Любой фантастический мир, связанный с играми со временем, только пальцем тронь, и он полностью рухнет. Но тогда бы не было целого ЖАНРА, который действительно дает пищу для размышлений учёным.

Рей Бредбери "Марсианские Хроники" - роман абсолютно нелогичный. Земное правительство не допустило бы превращения своих граждан в чужих. Это ж увеличение мощи потенциального противника. Марс бы испепелили на астероиды. Но тогда КНИГИ о том, что эмигранту, чтобы стать счастливым, надо полюбить новую родину, не было бы.

Станислав Лем "Непобедимый" - роман абсолютно нереальный. "Мухи" должны были почувствовать "вторжение" сразу и прилететь к месту посадки корабля в необходимом количестве. Но тогда КНИГИ о том, что интеллигенту, чтобы пережить фашизм, необходимо уйти в дзэн, не было бы.

Так можно ни клочка не оставить от логики любого фантастического произведения. Перейдем к фэнтези. Здесь нелогичность, что может быть и странно, доказать тяжелее. Дело в том, что фэнтези отличается от фантастики, как математика от физики. То есть модель мира изначально абстрактная, а не построенная на экстраполяции реальности с каким-то допущением. Кстати, именно по этой причине сами математики свой предмет наукой не считают - вещь в себе.

Таким образом, в отличие от фантаста, фэнтезист вроде бы имеет право на большую степень конструирования своего мира, чтобы добиться лучшей логики. Но, не получается, увы.

Начнём с общего - любой фэнтезийный мир абсолютно дисбалансирован. То есть, почему Бог этого мира не может сразу уничтожить всё зло, или если у него скверный характер, добро?

Пытаются выкрутиться из этой ловушки путём создания борьбы добра и зла. Ну и долго может продержаться двуполярный мир? Он слишком неинертен, рано или поздно состоится вселенская битва, и мир придёт к статису. Причем, учитывая природу высших сил, случится это со скоростью света. Или, если богов нет, очень быстро какой-нибудь маг придёт к абсолюту. И всё, мира нет. Но, даже если уйти от изначальной утопичности любого фэнтезийного мира, другие, более утилитарные компоненты, тоже нелогичны, так как в любом фэнтезийном мире требуется слишком многое перенести из реальности, чтобы сделать доступным читателю. Пройдемся по авторитетам.

Толкиен "Хоббит, или путешествие туда и обратно" - роман абсолютно нелогичный. Почему бог сразу не уничтожил Моргота? Ладно, дальше пошли. Люди откуда взялись, хоббиты?

И для чего? Почему прагматичные гномы не захватили экономически развитую Хоббитанию? Почему эльфы не пошли в ближние к ним горы и не истребили малочисленные пока колонии орков?

Ведь эльфы гуманизмом никогда не отличались, а их ненависть к оркам широко известна. С драконами в мирах Толкиена тоже нет логики. Их создавали специально для войны, тогда почему один из них начал золото копить, а не воевать? Почему Горлум потерял кольцо именно тогда, когда к нему пришел Бильбо? Логических вопросов по "Хоббиту" наберётся больше, чем размер самого произведения.

Но читать-то интересно, несмотря на то, что в "Хоббите", как и в большинстве фэнтези, идет игра на атавистических комплексах человеческой психики. Может, поэтому и интересно читать.

Роджер Желязны "Хроники Амбера" - роман абсолютно нелогичный. Если Корвин нашёл в другом отражении порошок, способный заменить порох, с таким же успехом он мог, да и должен был найти нечто, заменяющее атомную бомбу. И еще, он вполне мог найти что-то, чтобы летать, а не драться, как идиот, на ступеньках.

Нарушение логики можно найти в любой фантастической книге. Но придираться к ней будет скорей гуманитарий, а технарь будет придираться к стилистике.

Хотя, филологических-то знаний у гуманитария явно больше, в то время как у технаря больше логики. Итак, будем играть только в одни ворота, по причине собственной принадлежности.

Гуманитарий критикует технаря за отсутствие логики. О чём это говорит? О том что текст, действительно, нелогичный? Нет, это говорит о том, что технарь не смог передать логику на доступном для гуманитария уровне.

А когда технарь критикует гуманитария за стилистику? Скорей всего, это говорит о том, что гуманитарий просто попытался создать собственную стилистику на основе чтения "большой литературы", а вовсе не об ошибках.

Иногда со стороны критика гуманитарием технаря за логику и технарем гуманитария за стилистику показывает такого критика не в лучшем свете.

С другой стороны, такая критика полезна, так как заставляет технаря писать более доступно в логическом, а гуманитария в стилистическом плане. То есть, приходить к письму, рассчитанному на максимально широкий круг читателей.

Однако, это метод развития коммерческой литературы, а есть еще и литература "большая". Кому она нужна? Тем, кто знает, что им она нужна. А "большая литература" не может существовать без индивидуальной авторской стилистики и логики недоступной каждому читателю.

И куда кто идёт, каждый должен выбирать сам. С учётом, конечно, что на сетевых конкурсах всегда выигрывает сбалансированный мейнстрим, а на дне рядом с откровенной плагиативной бездумной графоманией будут лежать стилистические и логические концепты. В обществе избытка информации концепт никогда не станет мейнстримом - наоборот, идёт его отсечение, требуется развлекательность для отдыха. Но ведь и выход из постмодернизма, в котором всё общество явно дисбалансировано может быть только концептуальным? Великим станет только познавший бездну, но стоит ли выбирать этот путь?

Против роботов.

(Против пошлого ханжества в литературе.)

Господа, как вы относитесь к утверждению, что самое главное в писательстве строгое соблюдение общеустановленных лексических и стилистических правил?

"Впоследок Диомид простер в их сонме глас:

Атрид! безумие и робость ты являешь;

Я первый пререщи хощу, что ты вещаешь,

Колико долг велит в совете средь вождей;

И ты не раздражись о ревности моей.

Ты прежде понося глаголом горделивым,

Нарек меня в полях безсильным, боязливым;

Но весть Еллада вся, коль ложно ты вещал:

Тебе же Царь судьбы из двух едино дал:

Ты силой скипетра превыше прочих Греков,

Но крепость, лучший дар для бренных человеков,

И духа мужество не царствуют в тебе."
Гомер "Илиада"
"Однажды явился к Трурлю чужак, по обличью которого, едва успел он выйти
из фотонного паланкина, сразу было видать, что персона это особенная и из
дальних сторон, ибо там, где у прочих имеются руки, у него лишь веял
благовонный зефир, там, где у прочих ноги, у него лишь дивно играло сияние
радужное, и даже голову заменяла ему драгоценная шляпа; говорил же он из
самой середки, ибо являл собою шар, идеально выточенный, наружности весьма привлекательной, опоясанный плазменным богатым шнуром".

Станислав Лем. Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона

"Вышел покурить на солнышко. Каждый шаг отдавался скрипом на снегу. По понедельникам проводился экскурсионный осмотр города. Фланировал по Курпроменаду. Присоединился к кучке зрителей, которая наблюдала за хоккейным матчем. Поболтал с несколькими курортниками. Надо ртами витал морозный парок. Главное, не вызывать подозрения. Не сказать ничего лишнего. Не суетиться. Все было спланировано и подготовлено. Револьвер удалось купить безо всяких проблем, потренировался на стрельбище Остермундинген под Берном. Несмотря на болезнь, рука была твердой, не дрожала".
Траектория краба Новелла. Перевод с немецкого Б. Хлебникова
Гюнтер Грасс

"Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та."

Владимир Набоков "Лолита"

"Иногда я не могу сдержать смеха, когда оно меня обнюхивает, пролезает между ног и не желает со мной разлучаться. Мало того, что оно состоит из барашка и кошки, оно, к тому же, почти собака. -- Однажды когда я, как это может случиться с каждым, не мог найти выхода из затруднительного положения дел и всего с ними связанного, когда я уже совсем собирался всё бросить и в этом состоянии лежал дома в кресле-качалке, с моим животным на коленях, я, случайно взглянув вниз, заметил, что с его усов огромной длины капали слёзы. -- Были это его слёзы, или мои? -- Обладала ли эта кошка с бараньей душой человеческим честолюбием? -- Мне не так уж многое досталось в наследство от отца, но вот на эту его часть я могу обратить внимание."

ФРАНЦ КАФКА ГИБРИД

"Самым удивительным было то, что всем этим неожиданностям просто неоткуда было браться - у них не было никакого источника, никакого корня, - но они все равно вторгались в его жизнь. Зато привыкать к новому стало легче, потому что время успело сильно разогнаться и все случалось крайне быстро. Прежняя жизнь, начало которой терялось в невыразимом, была неизмеримо долгой, но в ней не было ничего такого, о чем можно было бы думать, теперь же происходило многое, но его сознание, привыкшее к вечности, успевало только фиксировать изменения, которые стали слишком мимолетными, чтобы затронуть его настоящую основу, - поняв это, он понял и то, что у него есть настоящая основа, а осознать ее и значило проснуться"

Виктор Пелевин "Иван Кублаханов"

"Долго оставались напрасными попытки Нарцисса раскрыть тайну Гольдмунда. Долго казались тщетными его старания пробудить его, научить языку, на котором можно было бы сообщить тайну. Из того, что друг рассказывал ему о своем происхождении и родине, не получалось картины. Был смутный, бесформенный, но почитаемый отец, да легенда о давно пропавшей или погибшей матери, от которой осталось лишь смутное воспоминание. Постепенно Нарцисс, умело читавший в душах, понял, что его друг относится к людям, для которых утрачена часть их жизни, которые под давлением какой-то необходимости или колдовства вынуждены были за-бьпъ часть своего прошлого. Он понял, что просто расспросы и поучения здесь бесполезны, он видел также, что чересчур полагался на силу рассудка и много говорил по напрасну".

Герман Гессе. Нарцисс и Гольдмунд

"Первый патриций. Ну что?

Керея. По-прежнему ничего.

Геликон. Спокойствие, господа, спокойствие. Будем соблюдать приличия. Римская империя - это мы. Если мы потеряем лицо, империя потеряет голову. Сейчас не время паниковать! Для начала давайте позавтракаем. И империи сразу полегчает.

Старый патриций. Что правда, то правда. Синица в руках лучше, чем журавль в небе.

Керея. Не нравится мне все это. До сих пор все шло слишком хорошо.Это был идеальный император.

Второй патриций. Он был именно таким, каким надлежит быть императору: неопытным и щепетильным.

Первый патриций. Почему, собственно, "был"? Ничто не мешает ему продолжать в том же духе. Конечно, он любил Друзиллу. Но ведь она была его сестрой. Спать с ней - уже было слишком. Но перевернуть Рим из-за того, что она умерла - вообще переходит всяческие границы".

Альбер Камю . "Калигула ".

"Архиепископ (стоя у окна). Где же он? О Господи! Пальцы моих подданных стерли мое изображение на золотых монетах, а твоя суровая длань, о Господи, стерла черты моего лица. Не архиепископ, а тень его! Если к вечеру придет весть о поражении, я, пожалуй, стану совсем бесплотным. А на что тебе. Господи, тень служителя?

(Входит слуга.)

Архиепископ Полковник Линегарт?

Слуга. Нет, банкир Фукр. Он просит...

Архиепископ. Сейчас, сейчас. (Пауза.) Где же Линегарт, чего он медлит? Я жду вестей. (Пауза.) На кухне идут толки о сражении?

Слуга. Только о том и толкуют, монсеньор. Архиепископ. А что говорят?

Слуга. Сражение началось отлично. Конрад зажат между рекой и горой... Архиепископ. Знаю, знаю. Но в драке можно оказаться и побитым".

Жан-Поль Сартр. Дьявол и господь бог

"- Вот видите, господин капрал, -- заметил Швейк, -- возить арестантов -- это вам не шутка. О нас нужно заботиться. Мы не простые солдаты, которые обязаны сами о себе заботиться. Нам все подай под самый нос, на то существуют распоряжения и параграфы, они должны исполняться, иначе какой же это порядок? "Арестованный человек все равно как ребенок в пеленках, -- говаривал один мой знакомый бродяга, -- за ним необходимо присматривать, чтобы не простудился, чтобы не волновался, был доволен своей судьбой и чтобы никто бедняжку не обидел..." Впрочем, -- прибавил Швейк, дружелюбно глядя на капрала, -- когда пробьет одиннадцать часов, вы мне дайте об этом знать. Капрал вопросительно посмотрел на Швейка. -- Вы, видно, хотите спросить, господин капрал, зачем вам нужно меня предупредить, когда будет одиннадцать часов? Дело в том, господин капрал, что с одиннадцати часов мое место -- в телячьем вагоне, -- торжественно объявил Швейк.-- На полковом рапорте я был осужден на три дня. В одиннадцать часов я приступил к отбытию наказания и сегодня в одиннадцать часов должен быть освобожден. С одиннадцати часов мне здесь делать нечего. Ни один солдат не может оставаться под арестом дольше, чем ему полагается, потому что на военной службе дисциплина и порядок прежде всего, господин капрал."

Ярослав Гашек. Похождения бравого солдата Швейка.

"Как он был потрясен, как ждал субботы: первое любовное письмо за всю жизнь! В субботу он сходил к парикмахеру, купил новые (сиреневые) перчатки, новый (серый с красной искрой, под цвет костюму) галстух; дома, наряжаясь перед зеркалом, без конца перевязывал этот галстух своими длинными, тонкими пальцами, холодными и дрожащими; на щеках его, под тонкой кожей, разлился красивый, пятнистый румянец, прекрасные глаза потемнели... Потом, наряженный, он сел в кресло, - как гость, как чужой в своей собственной квартире, - и стал ждать рокового часа. Наконец в столовой важно, грозно пробило шесть с половиной. Он содрогнулся, поднялся, все-таки сдержанно, не спеша надел в прихожей весеннюю шляпу, взял трость и медленно вышел. Но на улице уже не мог владеть собой - зашагал своими длинными и тонкими ногами быстрее, со всей вызывающей важностью, присущей горбу, но объятый тем блаженным страхом, с которым всегда предвкушаем мы счастье."

Иван Бунин "Роман Горбуна"

"Вот опять, по тихим улицам города, пугая обезьян и павлинов, зашумела, завоняла и промчалась мотоциклетка - генерал возвратился домой. - "Ванну!" - и дрессированный, служивший прежде у европейцев слуга из Бомбея с поклоном указал на большой резиновый таз с тепловатой водой, потому что генерал не был спортсменом и боялся холодной. Вот плавно опустился на спинку кресла мундир, расстегнутый на этот раз не девушкой, а самим генералом. Вот примеру мундира последовали белые штаны с золотым лампасом. Только одна треуголка медлила покинуть свое место, когда артисты вошли. Художник впереди, поэт позади, в руках у каждого его произведение".

Николай Гумилёв "Чёрный Генерал"

"тЫСЯЧУ ОБИД Я БЕЗРОПОТНО ВЫТЕРПЕЛ ОТ фОРТУНАТО, НО, КОГДА ОН НАНЕС МНЕ ОСКОРБЛЕНИЕ, Я ПОКЛЯЛСЯ ОТОМСТИТЬ. вЫ, ТАК ХОРОШО ЗНАЮЩИЙ ПРИРОДУ МОЕЙ ДУШИ, НЕ ДУМАЕТЕ, КОНЕЧНО, ЧТО Я ВСЛУХ ПРОИЗНЕС УГРОЗУ. в КОНЦЕ КОНЦОВ Я БУДУ ОТОМЩЕН: ЭТО БЫЛО ТВЕРДО РЕШЕНО, -- НО САМАЯ ТВЕРДОСТЬ РЕШЕНИЯ ОБЯЗЫВАЛА МЕНЯ ИЗБЕГАТЬ РИСКА. я ДОЛЖЕН БЫЛ НЕ ТОЛЬКО ПОКАРАТЬ, НО ПОКАРАТЬ БЕЗНАКАЗАННО. оБИДА НЕ ОТОМЩЕНА, ЕСЛИ МСТИТЕЛЯ НАСТИГАЕТ РАСПЛАТА. оНА НЕ ОТОМЩЕНА И В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ ОБИДЧИК НЕ УЗНАЕТ, ЧЬЯ РУКА ОБРУШИЛА НА НЕГО КАРУ."

Эдгар Аллан По "бОЧОНОК АМОНТИЛЬЯДО"

"Обход приближался к концу и на очереди была как раз та квартира, куда ждали доктора, когда он подошел к воротам дома. Солдат с винтовкой на веревочке, который стоял на часах у одной из лестниц, ведших на галереи, наотрез отказался пропустить Юрия Андреевича, но в их спор вмешался начальник отряда. Он не велел чинить препятствий доктору и согласился подождать с обыском квартиры, пока он осмотрит больную.

Доктора встретил хозяин квартиры, вежливый молодой человек с матовым смуглым лицом и темными меланхолическими глазами. Он был взволнован многими обстоятельствами: болезнью жены, нависавшим обыском и сверхъестественным уважением, которое он питал к медицине и ее представителям".

Борис Пастернак "Доктор Живаго".

"Над крышей дворца, где разместился джед Гатола со своей свитой, был привязан к высоким причальным мачтам крейсер "Ванатор". Стонущие снасти говорили о сумасшедшей ярости бури, а обеспокоенные лица членов команды, чья очередь была дежурить на палубе, подтверждали серьезность обстановки. Только крепкие привязные ремни спасали этих людей от падения под ударами ветра, а те, кто находился на крыше, вынуждены были цепляться за перила и столбы, чтобы не быть унесенными очередными порывами урагана. На носу крейсера был нарисован герб Гатола, но ни одного флага или вымпела не было на мачтах. Их сорвал ураган, и по лицам людей было ясно, что они опасаются, как бы буря не сорвала и сам корабль."

Эдгар Берроуз "Марсианские шахматы"

"Мальчики заулыбались и с жаром взялись за дело. Они рвали золотистые цветы, цветы, что наводняют весь мир, переплескиваются с лужаек на мощеные улицы, тихонько стучатся в прозрачные окна погребов, не знают угомону и удержу и все вокруг заливают слепящим сверканием расплавленного солнца."

Рей Бредбери "Вино из одуванчиков"

""Нет человека несчастней меня! Таким молодым пойти на войну и быть убитым, как собака. Прежде всего ненавижу японца, который меня убил. Потом ненавижу начальника взвода, пославшего меня в разведку. Наконец, ненавижу и Японию и Китай, которые затеяли эту войну. Нет, ненавижу не только их. Все, кто хоть немного причастен к событиям, сделавшим из меня солдата, все они для меня все равно что враги. Из-за них, из-за всех этих людей я вот-вот уйду из мира, в котором мне столько еще хотелось сделать. И я, который позволил этим людям и этим событиям сделать со мной то, что они сделали, - какой же я дурак!"

Вот что выражали стоны Хэ Сяо-эра, пока он, вцепившись в шею коня, несся все дальше и дальше по полям гаоляна. Время от времени то там, то сям вспархивали выводки перепуганных перепелов, но конь, разумеется, не обращал на них никакого внимания. Он мчался вскачь, с клочьями пены на губах, не заботясь о том, что всадник едва держится на его спине".

Акутагава Рюноскэ. Рассказ о том, как отвалилась голова

Господа, так что же такое писательская деятельность и что в ней самое главное?

"Конечно, телепатия. Забавно, если подумать: годы и годы люди ломали головы, гадая, есть она или нет, деятели вроде Дж. Б. Раина чуть не свихнулись, придумывая надежный процесс тестирования, чтобы ее обнаружить, а она все это время была тут, как "Пропавшее письмо" мистера Э. По. Любое искусство в некоторой степени строится на телепатии, но я считаю, что самая чистая ее фракция выделяется из писательства. Может, я предубежден, но даже, если так, ограничимся все равно писательством, поскольку о нем мы собрались думать и говорить.
Меня зовут Стивен Кинг."

Стивен Кинг Как писать книги: мемуары о ремесле

"Так где же справедливость? Справедливость имеется. Бродский опубликовал в Союзе четыре стихотворения. Высылался как тунеядец. Бедствовал невообразимо. Лично я раза три покупал ему анальгин... А здесь? Профессор, гений, баловень фортуны!.. Соколова перевели на шесть языков. Кто его знал в Союзе? Алешковский разрастается с невероятной быстротой. Да и Лимонов не последний человек... С новаторами и архаистами дело еще более запутанное. Казалось бы, если постарше, то архаист. А молодые устремляются в творческий поиск. Отчасти так и есть. Некрасову за шестьдесят, и работает он по старинке. Боков модернист, и возраст у него для этого подходящий. Но спрашивается, как быть с Аксеновым? Дело идет к пятидесяти - модерн крепчает. Лимонов юн, механика же у него вполне традиционная. Мне кажется, так и должно быть. Должна быть в литературе кошмарная, невероятная, фантасмагорическая путаница"!

Сергей Довлатов. Литература продолжается

"Первое: писатель обязан писать не информативно, а образно. Если на пальцах, то журналист пишет: "Депутат Зюган рассердился", писатель так не имеет права уже по статусу художника слова. Он пишет что-то вроде: "Депутат Зюган нахмурился" (стиснул кулаки, заскрипел зубами, взревел, зарычал и пр.), то есть, он рисует картинку, а проницательный читатель, которому спешить некуда, хоть с трудом, но все же догадается, что депутат Зюган рассердился. Писатель не напишет: "Депутат Зюган обрадовался", а прибегнет пусть к штампам, но все же образам - губы раздвинулись в улыбке, счастливо завизжал, подпрыгнул, лихо пригласил всех в депутатский буфет за свой счет и пр. Конечно, нужно избегать штампов (стиснул кулаки, заскрипел зубами и пр.), но даже самые убогие штампы и штампики лучше простой информативности журналиста. Они, по крайней мере, говорят о том, что автор смутно догадывается, что нужно сделать, но пока не умеет... Хотя, с другой стороны, хотя штампы и есть штампы, с ними уважения коллег не приобретешь, но деньгу зашибить можно. Особенно, если строгать детективчики или лав стори. Там требования намного ниже, а читатели проще, чем высоколобые любители фантастики."

Юрий Никитин "Как стать писателем"

"3. Нация либо вбирает в себя своих великих писателей (Шекспир, Гете, Камоэнс, Тагор), либо старается от них избавиться (ссылка Овидия, ссылка Соинки). Обе судьбы неоднозначны. Избыток почтения не нужен литературе; великие произведения рождают бурный отклик в умах, в сердцах. Иные полагают, что преследования полезны писателям. Это неправда.

5.Писатели не могут отрицать соблазн нации: ее струя у них в крови. Писательство - картография воображения. (Или, как могла бы записать это современная критическая теория, - Имаги/Нация.) И все же в лучших книгах карта нации окажется картой человечества.

7.Национализм развращает и писателей. Отсылка: см. ядовитые выступления Лимонова по поводу войны в бывшей Югославии. В эпоху, когда национализм разных видов все более сужает число избранных, когда трибализм разных мастей все крепче огораживает свои клетушки, вдруг окажется, что писатели издают боевой клич своего племени.
Закрытые системы всегда притягивали писателей. Поэтому так много написано о тюрьмах, полиции, больницах, школах. Но могут ли в наше время интернационализации какие-либо ситемы оставаться закрытыми?
Национализм - это "бунт против истории", он стремится закрыть то, что держать закрытым уже невозможно. Огородить безграничное. Хорошая литература исходит из того, что нация безгранична. Тот, кто оберегает границы, не писатель, а пограничник. "

Салман Рушди Заметки о писательстве и нации

"Как-то, отвечая на анкету, Кнут Гамсун заметил, что пишет исключительно с целью убить время. Думаю, даже если он был искренен, все равно заблуждался. Писательство, как сама жизнь, есть странствие с целью что-то постичь. Оно -- метафизическое приключение: способ косвенного познания реальности, позволяющий обрести целостный, а не ограниченный взгляд на Вселенную. Писатель существует между верхним слоем бытия и нижним и ступает на тропу, связывающую их, с тем чтобы в конце концов самому стать этой тропой.

Поначалу я старательно изучал стилистику и приемы тех, кого почитал, кем восхищался, -- Ницше, Достоевского, Гамсуна, даже Томаса Манна, на которого теперь смотрю просто как на уверенного ремесленника, этакого поднаторевшего в своем деле каменщика, ломовую лошадь, а может, и осла, тянущего повозку с неистовым старанием. Я подражал самым разным манерам в надежде отыскать ключ к изводившей меня тайне -- как писать. И кончилось тем, что я уперся в тупик, пережив надрыв и отчаяние, какое дано испытать не столь многим; а вся суть в том, что не мог я отделить в себе писателя от человека, и провал в творчестве значил для меня провал судьбы. А был провал. Я понял, что представляю собой ничто, хуже того, отрицательную величину. И вот, достигнув этой точки, очутившись как бы среди мертвого Саргассова моря, я начал писать по-настоящему. Начал с нуля, выбросив за борт все •свои накопления, даже те, которыми особенно дорожил. Как только я услышал собственный голос, пришел восторг: меня восхищало, что голос этот особенный, ни с чьим другим не схожий, уникальный. Мне было все равно, как оценят написанное мною. "Хорошо", "плохо" -- эти слова я исключил из своего лексикона".

Генри Миллер "Размышления о писательстве"

"Искусство словесного творчества, искусство создания характеров и "типов", требует воображения, догадки, "выдумки". Описав одного знакомого ему лавочника, чиновника, рабочего, литератор сделает более или менее удачную фотографию именно одного человека, но это будет лишь фотография, лишенная социально-воспитательного значения, и она почти ничего не даст для расширения, углубления нашего познания о человеке, о жизни.

Но если писатель сумеет отвлечь от каждого из двадцати - пятидесяти, из сотни лавочников, чиновников, рабочих наиболее характерные классовые черты, привычки, вкусы, жесты, верования, ход речи и т. д.,- отвлечь и объединить их в одном лавочнике, чиновнике, рабочем, этим приемом писатель создаст "тип",- это будет искусство."

Алексей Толстой "О том, как я учился писать"

"Рассказ - это жанр, контролируемый автором. Все слова в рассказе охватываются его волей, энергией, сознанием. Роман же сильнее автора, в него входишь как в море, в то время как рассказ напоминает реку. Реку можно переплыть, хотя можно и утонуть, все зависит от желания автора. Но море переплыть невозможно. В общем-то, и не надо. Это совершенно другое состояние. И когда думаешь, о чем ты будешь сейчас писать и видишь, что это романная композиция, говоришь себе: хорошо, значит, я еду в Крым и буду отдыхать и плавать в бесконечном море. А когда пишешь рассказ, то выбираешь: можно поехать на горную северную реку, можно куда-нибудь на Дон

Весь этот демонизм, безумие писателя, которое реально составляет его профессию, я пытаюсь держать под контролем. Иногда это получается, иногда нет. Это сложная профессия. Я не советовал бы людям, которые плохо контролируют себя, окунаться в нее."

Виктор Ерофеев "Вымышленный герой сейчас не интересен"

А как должна выглядеть грамотная литературная критика?

Вы только отчасти правы, увидав в моей статье рассерженного человека: это эпитет слишком слаб и нежен для выражения того состояния, в какое привело меня чтение вашей книги. Но Вы вовсе не правы, приписавши это вашим, действительно не совсем лестным, отзывав о почитателях вашего таланта. Нет, тут была причина более важная. Оскорбленное чувство самолюбия еще можно перенести, и у меня достало бы ума промолчать об этом предмете, если бы все дело заключалось только в нем. Но нельзя перенести оскорбленного чувства истины, человеческого достоинства. Нельзя умолчать, когда под покровом религии и защитою кнута проповедуют ложь и безнравственность как истину и добродетель.

... Я не в состоянии дать Вам ни малейшего понятия о том негодовании, которая возбудила ваша книга во всех благородных сердцах, ни о том вопле дикой радости, который издали, при появления ее, все ваши враги - и литературные (Чичиковы, Ноздревы, Городничие и т. п.) и не литературные, которых имена Вам известны. Вы сами видите хорошо, что от вашей книги отступились даже люди, по-видимому, одного духа с ее духом. Если бы она и была написана вследствие глубоко-искреннего убеждения, и тогда бы она должна была произвести на публику то же впечатление...

... Вы не заметили, что Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, сколько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их исполнение ... Вот вопросы, которыми тревожно занята Россия в ее апатическом полусне! И в это время великий писатель, который своими дивно-художественными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя как будто в зеркале, - является с книгою, в которой во имя Христа и церкви учит варвара-помещика наживать от крестьян больше денег, ругая их "неумытыми рылами"!.. И это не должно было привести меня в негодование?!. Да если бы Вы обнаружили покушение на мою жизнь, и тогда бы я не более возненавидел Вас за эти позорные строки... И после этого Вы хотите, чтобы верили искренности направления вашей книги?! Нет! Если бы Вы действительно преисполнились истиной Христова, а не дьяволова ученья, - совсем не то написали бы Вы вашему адепту из помещиков. Вы написали бы ему, что так как его крестьяне - его братья во Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он должен или дать им свободу, или хоть по крайней мере пользоваться их трудами как можно льготнее для них, сознавая себя, в глубине своей совести, в ложном по отношению к ним положении... А ваше понятие о национальном русском суде и расправе, идеал которого Вы нашли в словах глупой бабы (жена капитана из "Капитанской дочки. - Е.Д.) из повести Пушкина и по разуму которого, якобы, должно пороть и правого и виновного? Да это и так у нас делается вчастую, хотя чаще всего порют только правого, если ему нечем откупиться - быть без вины виноватым. И такая-то книга могла быть результатом трудного внутреннего процесса, высокого духовного просветления?!. Не может быть!.. Или Вы больны, и Вам надо спешить лечиться; или - не смею досказать моей мысли...

Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов - что Вы делаете?!! Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною... Что Вы подобное учение опираете на православную церковь - это я еще понимаю: лона всегда была опорою кнута и угодницею деспотизма. Но Христа, Христа-то зачем Вы примешали тут?! Что Вы нашли общего между Ним и какою-нибудь, а тем более православною церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичество запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принцип ортодоксии. Церковь же явилась иерархией, стало быть, поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, - чем продолжает быть до сих пор. Но смысл учения Христова открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки потушивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно больше сын Христа, плоть от плоти и кость от костей Его, нежели все ваши попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные. Неужели Вы этого не знаете? А ведь все это теперь вовсе не новость для всякого гимназиста...

А потому, неужели Вы, автор "Ревизора" и "Мертвых душ", неужели Вы искренно, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, Вы не знаете, что католическое духовенство было чем-то, между тем как православное духовенство никогда, ничем и нигде не было, кроме как слугою и рабом светской власти. Но неужели и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабные сказки? Про попа, попадью, попову дочку, попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, колуханы, жеребцы? - Попов. Не есть ли поп на Руси, ля всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого Вы не знаете? Странно! По-вашему, русский народ - самый религиозный народ в мире? - Ложь! Основа религиозности есть пиетизм, благоговение, страх Божий. А русский человек произносит имя Божие, почесывая себе задницу. Он говорит об иконе: "Годится - молиться, не годится - горшки покрывать". Приглядитесь попристальнее, и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехами цивилизации, но религиозность часть уживается и с ним. Живой пример Франция, где и теперь много искренних, фанатических католиков между людьми просвещенными и образованными и где многие, отложившись от христианства, все еще упорно стоят за какого-то Бога. Русский народ не таков: мистическая экзальтация вовсе не в его натуре. У него слишком много против этого здравого смысла, ясности и положительности в уме: вот в этом-то, может быть, и заключается огромность исторических судеб его в будущем. Религиозность не привилась в нем даже к духовенству, ибо несколько отдельных, исключительных личностей, отличавшихся тихою, холодною, аскетической созерцательностью, - ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством. Его грех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме. Его скорее можно похвалить за образцовый индифферентизм в деле веры. Религиозность проявлялась у нас только в раскольнических сектах, столь противоположных, по духу своему, массе народа и столь ничтожных перед нею числительностью.

Не буду распространяться о Вашем дифирамбе любовной связи русского народа с их архиерейскими владыками. Скажу прямо: этот дифирамб ни в ком не встретил себе сочувствия и уронил Вас в глазах даже людей, в других отношениях очень близких к Вам по их направлению... Замечу только одно: когда европейцем, особенно католиком, овладевает религиозный дух - он делается обличителем неправой власти, подобно еврейским пророкам, обличавшим в беззаконии сильных земли. У нас же наоборот, постигнет человека (даже порядочного) болезнь, известная у врачей-психиатров под именем mania religiosa, он тотчас же земному Богу подкурит больше, чем небесному, да еще хватит через край, что небесный и земной Бог и хотел бы наградить его за рабское усердие, да видит, что этим скомпрометировал бы себя в глазах общества... Бестия наш верующий брат, русский человек!

Вспомнил я еще, что в Вашей книге Вы утверждаете как великую и неоспоримую истину, будто простому народу грамота не только не полезна, но положительно вредна. Что сказать Вам на это? Да благословит Вас ваш византийский Бог за эту византийскую мысль. А знали ли Вы, предавая такую мысль бумаге, что творили?

... Вы, сколько я вижу, не совсем хорошо понимаете русскую публику. Ее характер определяется положением русского общества, в котором кипят и рвутся наружу свежие силы, но, сдавленные тяжелым гнетом, не находят исхода, производят только уныние, тоску, апатию. Только в одной литературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь и движение вперед. Вот почему звание писателя у нас так почтенно, почему у нас так легок литературный успех, даже при маленьком таланте. Титло поэта, звание литератору у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров. И вот почему у нас в особенности награждается всеобщим вниманием всякое так называемое либеральное направление, даже и при бедности таланта, и почему так скоро падает популярность великих поэтов, искренне или неискренне отдающих себя в услужение православию, самодержавию и ложно понятой народности...

Не без некоторого чувства самодовольства скажу Вам, что мне кажется, что я немного знаю русскую публику. Ваша книга испугала меня возможностью дурного влияния на правительство, на цензуру, но не на публику. Когда пронесся в Петербурге слух, что правительство хочет напечатать вашу книгу в числе многих тысяч экземпляров и продавать по самой низкой цене, мои друзья приуныли. Но я тогда сказа им, что, несмотря ни на что, книга не будет иметь успеха и о ней скоро забудут. И действительно, она теперь памятнее всеми статьями о ней, нежели сама собой. Да! У русского человека глубок, хотя и не развит еще, инстинкт истины!

Ваше обращение, пожалуй, могло быть и искренно. Но мысль - довести ваше обращение ко мне до сведения публики - была самая несчастная. Времена наивного благочестия давно уже прошли и для нашего общества. Оно уже понимает , что молится везде все равно и что в Иерусалиме ищут Христа только люди или никогда не носившие Его в груди своей, или потерявшие его. Кто способен страдать при виде чужого страдания, кому тяжко зрелище угнетения чуждых ему людей, - тот носит Христа в груди своей, и тому незачем ходить пешком в Иерусалим. (Гоголь таки сходил потом в Иерусалим на богомолье - Е.К.) Смирение, проповедуемое Вами, во-первых, не ново, а во-вторых, отзывается с одной стороны, страшною гордынею, а с другой - самым позорным унижением своего собственного человеческого достоинства. Мысль сделаться каким-то абстрактным совершенством, стать выше всех смирением может быть плодом только гордыни, слабоумия и в обоих случаях ведет неизбежно к лицемерию, ханжеству, китаизму. И при этом Вы позволили себе цинически грязно выражаться не только о других (это было бы только невежливо), но и о себе самом - это уже гадко, потому что если человек, бьющий своего ближнего по щекам, возбуждает негодование, то человек, бьющий по щекам самого себя, возбуждает презрение. Нет! Вы только омрачены, а не просветлены. Вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени...

Что же касается меня лично, повторяю Вам: Вы ошиблись, сочтя статью мою выражением досады за ваш отзыв обо мне как об одном из ваших критиков. Если бы только это рассердило меня, я только об этом и отозвался с досадою, а обо всем остальном выразился спокойно и беспристрастно. А это правда, что ваш отзыв о бывших почитателях вдвойне нехорош... Передо мною была ваша книга, а не ваши намерения. Я читал и перечитывал ее сто раз и все-таки не нашел в ней ничего, кроме того, что в ней написано. И то, что в ней есть, глубоко возмутило и оскорбило мою душу.

Если б я дал полную волю моему чувству, письмо это скоро бы превратилось в толстую тетрадь. Я никогда не думал писать к Вам об этом предмете, хотя и мучительно желал этого и хотя Вы всем и каждому печатно дали право писать к Вам без церемоний, имея в виду одну правду... Я не умею говорить наполовину, не умею хитрить6 это не в моей натуре. Пусть Вы или само время докажет мне, что я ошибаюсь в моих заключениях, - я первый порадуюсь этому, но не раскаюсь о том, что сказал Вам. Тут дело идет не о моей или вашей личности, а о предмете, который гораздо выше не только меня, но даже и Вас. И вот мое последне6е, заключительное слово: если Вы имели несчастье с гордым смирением отречься от ваших истинно великих произведений, то теперь Вам должно с исркенним смирением отречься от последней вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми творениями, которые напомнили бы ваши прежние.

Зальцбрунн

15-го июля н.с.

1847-го года"

Письмо Виссарион Григорьевича БЕЛИНСКОГО
Николай Васильевичу ГОГОЛЮ