Ысач, ытуним, ыднукес.

Рашид Полухин

В битве при Калке-реке Шангту сшиб трех половецких конников и двух знатных русичей, да еще пешцев порубил с десяток. Еще до того как войско западных людей обратилось в бегство. Тогда-то уж резня пошла, голову снести или копьем бегущего проткнуть не геройство, а долг воина. А потому на пиру буйном, где и кумыс лился на землю и кровь порою, отметили Шангту. Сидели на досках, положенных на связанных князей алан и славян. Бахвалились. А как я, а как я. Давились кониной. Если по нужде, особо не прятались. Но за нойонами глазом косым следили.

Дождался своего Шангту, сказал ему Субудай сам:

   - Сотник.

   Усы ещё пушком, а уже конную лавину вести. Можно. Характером аксакалов гнуть. Удалью уважать заставить. А смекалкой оберечь и победу наконечником стрелы подцепить. Скачи, руби, гикай, гуляй. Кровь лить - право сильного. Возьми своё. Трусам позвоночник ломай, пускай в степи дохнут, заслужили. В походе родился Шангту, в нём и погибнет, видать. Гуляй, да?

   Над войском всегда стервятники парят. Помни. Ты здесь. А завтра - нет. Бери силой. Гордись. А вора в котле свари. Бей врага в спину, уважай хана. Любой бой честный. Предатель кончен. Того, кто изменил своим для тебя - убей. Гадюка он. Просто всё. Татар-р-р!!!*

   Жгли кочевья половцев. Степь маленькая. Уничтожай, пока сила за тобой. Дашь уйти, не простят. Не добьёшь, воспользуются.

   Грабили караваны русичей, греков и людей дальнего запада. Роскошью трофеев любовались, но больше в грязь кидали и топтали. От побрякушек в бабу обращаются. Но не гульба, а поход. Субудай. Если ты нойон, знай мир вокруг себя на недели скачки вокруг.

   Сказал туменщик Шангту:

   - Север.

   Конь твой. Что ты без коня? Степь не для ног, для копыт. Сотня не тысяча. Зачем бой? Разведка. Осторожность и скорость. Чужое. А оно всегда чужое. В походе жизнь всю. Чужое возьми, своим сделай. Но сотня не тысяча, да?

   И лес. Север не степь - лес. Умей здесь. Умей везде. Субудай горам сказал - я пришел, лесу сказал. Учись, Шангту.

   Шла сотня вдоль реки. Местные название знают. Но где они, жители лесные? Слишком близко степь, веками здесь разбой. Не от воинов Повелителя Мира прятаться привыкли. От тех, кого бьют сейчас пришедшие из монгольских улусов. Научились лесовики, в крови искупавшись, от деда к внуку. Строят так, что пройдешь на расстоянии полета стрелы, не заметишь.

   А Шангту человечек из местных нужен. Заговорит. Развязывать языки научен сотник. Видел, еще палец сося, как делается. Для разговора есть в сотне кипчак, язык северян понимающий. Кипчак монголу брат. Младший. Мир огромен. Монголов мало. Кипчаки тоже всадники. Ханов их убей, самих воинами своими сделай.

   Только где северяне? Движется сотня вдоль реки, а вокруг только дерева, полянам место уступающие. Дозорные, как положено, из опытных, спереди, сзади, да в бок порой разведчик уйдет. Но ничего.

   Думай, Шангту. Сколько времени дал Субудай? На исходе оно. Возвращаться пора. Но скажет что? Нет никого? Самому смешно. В степи пустой жизнь, а здесь-то что говорить. Думай.

   День еще на север идти, а потом, путем другим, к тумену. Не встретят никого, так не встретят. Сотни чаще пустыми возвращаются, чем с вестью ценной. А Субудай молчит. Плохо с пустым к туменщику вернуться. Но если и впрямь никого?

   Но сложилось иначе. Привели дозорные мужика-лесовика. Обрадовался Шангту, огорчился Шангту. Огорчился, когда глаза северянина увидел. Сам-то невелик, как монгол (хоть для степняков местные ростом батыры все), но из орешков. Бывают такие, редко очень, которые говорят только если хотят. Коли его, топчи, жги, не надо ему самому, молчать будет.

   Однако, заговорил лесовик. Городов близко нет, так, поселения крошечные. Они сотне и не нужны. А еще есть кто? Усмехнулся мужик. И повёл. В лес. Шангту на случай засады меры принял, но идти недалеко совсем.

   Расступились дерева столетние, мхом покрытые. Поляну открыли. Погост, идолы и изба утлая. Божки местные, топором вырубленные. Кочевнику смешно. Есть только Небо. И проси его, не проси. Сколько минаретов, сколько церквей, сколько капищ порушили воины Правителя Мира на пути своём. И не помогли как-то духи местные людишкам слабым, не заступились за них.

   Старцы. Древние совсем. Бороды косматые. В волосах листья и иной сор. Бесноватые видом малость, как и иные духам жертву творящие. И тоже из тех, кому смерть служение будто.

   Напряг Шангту кипчака своего, толмача. Знать надо.

   Большая страна, северная. Всё те же люди, каких и при Калке побили. Сильная? Нет. Князья владения делят. Главного нет. Как в степи, пока копыта коня Повелителя Мира иных не растоптали. Приходи, бери. Тумена мало. Хоть и десять тысяч всадников многое сделают. Но порушат только, а не покорят. А вот если числом поболее, гульба выйдет. Будет северный край ясак платить.

   Думает Шангту. Зачем люди говорят ему так? Зачем край свой под удар ставят? Врут? Не стал лукавить, спросил.

   - Перуна свергли, Христа возвели, - в глазах ненависть.

   Понятно тогда. За идолов режут более, чем за родичей. Бог для людей - центр всего. Там где у кочевника Повелитель Мира и Небо. Дай людям бога, сделаешь рабами. Знает то Шангту, хоть и молод. Один из устоев власти.

   Теперь и к Субудаю есть с чем идти. Туменщик запомнит. Но молод Шангту. Дело справлено, и поозорничать в охотку.

   - Христос-то сильней Перуна, - а конь под сотником будто понял хозяина и ржет тихонько.

   Старцы молчат. Что им седым. Пошутил молодой. На дураков не обижаются. Но один молвил пару слов. Кипчак помялся и перевел:

   - Предлагает с Перуном свести, божком их.

   Шангту с коня соскочил и старцу в глаза. Если издевается - резать кусочками мелкими и раны навозом смазывать. Мясо с наглеца в котле варить и есть заставлять. Не убить, а насмерть замучить. И остальных заодно. Но спокоен волхв. Безумец? Тогда зарубить просто за глупость.

   - Показывай.

   Пошли к идолу деревянному. Сотня кольцом вокруг капища. Если что - бедные лесовики. У основания дубового изваяния дверка малая. Старец факел протянул зажженный. Взял Шангту. Да и вниз по ступенькам склизким в проход узкий темный.

   Остальные наверху остались. Седой так сказал. Бог говорит с одним. Под ногами хрустит да чавкает - кости больше, следы служения языческого. На стенах земляных утрамбованных влага. Шангту весело. Глупо как. Безумцы старые. Ладно. Воинам забава нужна. Хорошо, когда сотника уважают, когда любят - лучше. Костьми лягут. За глупости безобидные - любят.

   Еще одна дверца. Открыл. Склеп. И некто. Человеком не назвать. Смутен и велик. Нечто. Ни границ, ни очертаний. Может и бог.

   - Сотник Шангту, - чужой дух, а речь понятная. Человеческая исконная.

   - Перун, - как наваждение. Но не таков воин, чтобы коленки тряслись. Гордость.

   - Ждал тебя.

   Зачем врать богу? Велик и могуч.

   - Христос сильнее.

   - Сложнее гораздо всё.

   - Победил тебя.

   - Нет. Время. Придёт время.

   Небо. Воля. Война. Гуляй, да?

   - Не нравится волю чужую видеть?

   Кочевнику конь брат.

   - Зачем я тебе?

   - Нужен. Смотри.

   И нет стены. Есть только степь. Ковыль. И облака. Но...

   Качаются чурбаны железные. Песок, грязь и пыль. Вонь незнакомая. И города. Плоские крыши солнце затмили. Не камень и дерево, а блескучая мразь. И людишки безликие. Уродцы. Кто сгорбленный, кто с пузом. Суетятся, как муравьи.

   - Что это?

   - Степь твоя. Через тысячу лет.

   - Без гульбы? Без воли? Без силы?

   Бог не отвечает на глупости. Стыдно, Шангту.

   - Рубить, крошить, резать. Города в огонь. Безликих тварей на куски рвать.

   - Нет, сотник. Хоть и хочется.

   И уже не степь, а звезды. И всё ближе и ближе. Огромный шар темный и вниз будто падаешь. Земли незнакомые, никогда не виданные. И... степь. Чужая великая степь без конца.

   - Воля.

   - Да, Шангту.

   - Я нужен...

   - Мне нужна твоя сотня. Те, кого ты видел, запутались и не смотрят на небо.

   Боги говорят мало.

   - Через тысячу лет вы вернетесь и поведете их за собой в звездную степь.

Шангту думает. Субудай, Повелитель мира. Приказ. Верность хану. И верность степи. Степи.

- Да, мы сделаем так.

   Ысач, ытуним, ыднукес. Ямерв олшоп.

*Татар-р-р!!! - как известно, первоначальные татары были истреблены во время обычной монгольской усобицы. Основой названия существующего этноса по одной из версий считается боевой клич войск чингизидов.