Отряд поляков который день блуждал по дремучим костромским лесам. Роптали даже кони. Холодно и тоскливо. В слух не выражались только из уважения к суровому нраву воеводы, пана Войтылы Граничанского. Говорили вообще мало, а если кто и ронял мрачное словечко, то русское, а не посполитское.
А всё потому, что кроме пана Войтылы в отряде из Ржечи были только его друг Болеслав Вонвонлярский, четверо мелкопоместных шляхтичей, да десятка два родовых холопов. Те давно уже про своё холопство забыли и стали самыми, что ни на есть лихими вояками. Да, ещё краковский жид Затока Кершенгольц - 'принеси-подай', но он так, не в счёт.
Остальные же более чем две сотни людей являлись самым разномастным сбродом. Здесь и угрюмые конники вислоусого башкирского ханчика и казачки, и литовцы. А более всего народу без роду и племени, пострадавших от безвременья и подавшихся в разбойный лихой загул. Потому больше помалкивали, изредка лишь перекидываясь между собой крепкими словечками на самых разных наречиях. Шляхта же до разговоров с 'пся кревью' не снисходила.
Искали беглого царька, Мишку Романова. Впрочем, какой то царь? Так, собралось несколько бояр, да и помазали на престол одного из своих, из окольничих. Истинный же правитель этой мерзлой страны - царевич Владислав. Так хочет круль, а круль, хоть и ругай его в свое удовольствие на шляхетских лихих пирушках - свой, посполитский, католик, а не еретик-схизматик.
Но заразу эту, Мишку Романова, изловить надо, дабы смуту не разводил. В Москву привести на потеху или просто на суку в лесу повесить. И за такие дела станет пан Войтыла известнее Радзивиллов. Вот и бродит 'польский' отряд среди костромских лесов, ругается и мерзнет.
Уже давно сумрак вечерний, а ни хутора, ни деревеньки. Граничанский зло сопит в заиндевевшие роскошные усы. Опять на морозе ночевать. И тут дозорные, вперед посланные, двух мужиков гонят, бородачей. Оба рослые, из зажиточных, судя по зипунам, и солидность какая-то мужицкая в них присутствует. Один совсем ещё молодой, молоко на губах не обсохло, а вот другой:.
Войтыла едва удержался от желания перекреститься. Русичи все народ мрачный, варвары, схизматики. Но вот тот, другой, которого пригнали дозорные: Что-то было в этом мужике такое, что заставило не слишком-то верующего воеводу вспомнить Матку Бозку и Святое Распятие. Глаза у старшего пленника, хоть тот и старательно прятал свой взгляд, напоминали раскаленные уголья. Что за человек? Что за тайна может скрываться за таким ликом?
- Кто такие, смерды? - не Войтыла вопрос задал, не из младшей шляхты кто, а самый что ни на есть ничтожный человечишка в отряде, Затока Кершенгольц, в кои веки получивший возможность ничтожность свою избыть.
Мужики молчали.
- Ну? - нахмурился Граничанский.
- Домнинские мы, ясновельможные паны, - глухо промолвил, наконец, старший из мужиков.
- Так ведь Домнино:, - тихо, по-посполитски произнёс соратник воеводы, пан Вонвонлярский, и не закончил, смолк на полуслове.
- Засланцы вы царя-самозванца Мишки Романова, выходит. Из его родовой вотчины, - слова Граничанского звучали как приговор.
- Да какие мы засланцы? Так, холопы, темнота, - голос солидного мужика звучал неожиданно глуповато и заискивающе.
- Староста он села Домнина, Иван Сусанин, - подал голос кто-то из отряда, местный, видать.
Воевода Граничанский перетянул хитрого мужика плетью по спине:
- Не ври, быдло. Мне - не ври.
- Да я: - Сусанин не договорил и понуро опустил голову.
- Где ваш царек, Мишка? - пан Вонвонлярский приспустил поводья, и его конь толкнул мужика крупом.
- Того не ведомо мне, - глухо промолвил Иван.
- Собака! - Граничанский ударил мужика плетью на этот раз по лицу. Не сильно, чтоб не убить. Однако, щека и бровь Ивана тут же взбугрились кровавым.
Сусанин упал на колени, в снег, отоптанный конскими копытами:
- Что ж творите-то, милостивые панове? Не знаю я, где Михаил, богом клянусь! - Иван истово перекрестился.
До того испуганно молчавший юноша-пленник бухнулся ниц рядом с домнинским старостой:
- Не губите тятю! Не ведает он, где царь! Не видели мы его!
- Ты кто такой будешь, сопляк? - почти брезгливо спросил Вонвонлярский.
- Богдаша он, дочери моей, Антониды, муженёк, - глядя в стылую землю, смуро ответил Иван.
Ясновельможные паны переглянулись. Друг воеводы, глядя в стриженные котелком затылки валяющихся в снегу мужиков, произнёс, угрожая:
- Совсем дурнями не прикидывайтесь! Не верю я вам, скотским образинам. Говорите! - процедил он свирепо, положив руку на серебряный эфес сабли.
- Серьёзные люди приехали в Домнино, бояре. А есть ли среди них царь - того не ведомо нам, - наконец ответил Сусанин, подняв к шляхте залитое кровью лицо.
- Ведите! - приказал Граничанский. И конный отряд в сумерках двинулся следом за двумя костромскими мужиками.
Разговаривали еще меньше, чем прежде. Порядочно вымотались и люди, и лошади за последние дни. Да и мороз ударил, берегли силы. Хоть поход в темноте - тяжкое дело, Граничанский решил не останавливать отряд на ночлег. По его расчетам выходило, что Домнино где-то совсем близко. И воевода хотел напасть на вотчину Мишки Романова под утро, когда дрёма охватывает самых зорких часовых.
Иван Сусанин с Богданом шли в центре отряда. Следом за ними ехали, бок о бок Граничанский и Вонвонлярский, покачиваясь в седлах. Посполитский воевода отказался вести людей по дороге, указанной мужиками. Та показалась ему слишком утоптанной, а шляхтич хотел подойти к Домнину с неожиданной для его обитателей стороны. И заставил пленников показать ему путь заповедный, тайный.
Те отнекивались, говорили, что пройти к Домнину иначе нельзя, тропами идти опасно, особенно зимой. И тогда польская плётка вновь загуляла по непокорным мужицким спинам. Наконец, Сусанин не выдержал и согласился провести отряд дорогой, известной лишь бортникам, да диким зверям.
То была лишь едва видимая тропка, со снегом, едва утоптанным то ли лисами, то ли ещё какими мелкими хищниками. Дорожка вилась между деревьев с переплетшимися ветвями, время от времени выходя на русло покрытой льдом речушки. Или скользила по дну буерака. Всадникам пришлось спешиться и вести лошадей за поводья и идти одному за другим. А костромских мужиков поставили впереди отряда, путь показывать. Один из польских шляхтичей шел сразу следом за ними с саблей наголо.
Где-то, среди посреди большого оврага тропинка раздвоилась. И Сусанин решительно повёл отряд направо, по более утоптанному зверьми пути.
- Иван Осипович, что вы делаете? - услышал мужик совсем тихий вопрос зятя, - Нам надо было в другом направлении.
- Домнино, да Домнино в другую сторону, - прошептал Сусанин.
- Погубят ведь, окаянные. И не просто, а с мучениями, - тоскливо произнес парень.
- Что ж, изменничать? - Иван спросил очень тихо, но его взгляд ожег зятя.
- Так ведь нет царя в Домнино, в Ипатьевском монастыре он, - Богдан говорил так тихо, что Сусанин смог понять его только потому, что знал, о чём может сказать муж его дочери.
- Да, - подтвердил Сусанин, - Да, - он говорил громко, чтобы его слова слышали поляки, - Бабы напугаются в селе так, что гвалт будет стоят на все ближние леса.
- Пытать будут, - почти заплакал парень.
- А ты кого более боишься, меня али их? - процедил домнинский староста.
Богдан не ответил. Тестя своего он и впрямь боялся более, нежели поляков. Да и пыток, пожалуй, тоже. Было что-то в отце Антониды не то.
Молчали. Шли вперёд, мёрзли. Лошади недовольно всхрапывали, выдыхая пар из широких ноздрей. Люди угрюмо брели, пытаясь укрыть лица от стужи в воротниках полушубков.
- Вот что, Богдаша, дочь мою, Антониду, береги, - зашептал Иван, - Не то с того света достану.
- Да что вы, Иван Осипович, - тихо ответил парень, - Может, образуется ещё всё.
- Слушай, не перебивай, - слова домнинского старосты веяли холодом, - Береги семью мою, для того и спасу тебя. Сейчас, как из леса вон в ту низину сойдем, да по льду побредём увидишь темные пятна на льду. Там тонко совсем, прыгай, только будто ненароком, споткнулся будто, корка проломится. Ховайся сразу под ледяную корку. Там дышать можно, воздуха маненько под коркой. И не замерзнешь, горячий ключ со дна бьет. Уйдут поляки, беги следом, а потом сверни на узкую тропку налево, там избу бортничью найдешь.
Богдан помолчал и зашептал в ответ:
- Иван Осипович, а как же вы? И вы тоже бегите, - парень и сам не знал, хочет ли он, чтобы спасся тесть или нет.
- Рано мне бежать, поляки обратную дорогу знают, - что было студеней, ночной мороз или слова тестя?
Когда Богдан провалился под лёд, отношение поляков к Сусанину резко изменилось. Раньше они просто смотрели на него как на скот, который сделает то, что ему прикажут. Теперь же он стал их проводником и надеждой в суровых и студеных русских лесах. Парня, сгинувшего подо льдом, искать не стали во тьме. Но не поверил до конца опытный воевода Граничанский в роковую случайность. Знал он этих бородатых русичей. А потому теперь прямо по пятам за Иваном шло двое шляхтичей с саблями наголо.
А Сусанин всё вёл и вёл отряд за собой по нехоженым тропам и буеракам, по замерзшим речушкам и болотам. Уставшим воинам в причудливых во мраке силуэтах сосен и елей чудились древние духи, от которых веяло мраком. Как хотелось им всем вернуться в свои дома, кому в Ржечь Посполиту, кому в бескрайнюю степь, а кому на Днепр. Шли и шли, проваливаясь в снег, ругаясь тихо на Русь, Мишку Романова, Ржечь Посполиту, зиму, а более всего на воеводу Граничанского и мужика-проводника. Один из отряда не выдержал мороза, упал в снег и не поднялся. Не велика потеря, всё из той же разоренной страны падаль. Так и оставили окоченевший труп в сугробе.
Вот и рассвет. Люди, в которых вместе со вставшим солнцем возродилась надежда, начали осматривать местность. Воевода Граничанский перевел плечами, пытаясь разогреть закоченевшее тело и, оглядевшись, направился к Сусанину, выхватив саблю из ножен. По отряду пронесся гул, мешанина страха, злобы и отчаяния.
Вокруг себя люди видели один дремучий лес. И только снежная целина с темными проплешинами от болот окружали их.
- Завел, собака? Погубить решил? - взъярился Граничанский, занес саблю для удара, но опустил. Его взгляд встретился с чёрным пламенем глаз Сусанина. Воевода и мужик смотрели друг на друга в упор, а вокруг толпились люди из отряда, готовые в любой момент растерзать погубившего их человека.
- Что ты за человек такой? - в голосе Граничанского мешались ненависть и с трудом скрываемое отчаяние, - За царя своего решил жизнь положить? В муках?
- Жизнь? За царя-то? - суровое, со свежим рубцом лицо Ивана скривилось в ехидной усмешке, - Да при чём здесь царь? Что мне Мишка? - Сусанин распахнул зипун, рванул за рубаху. Полотняная ткань треснула, обнажив волосатую грудь. Чуть выше левого соска горело клеймо козлиного черепа. Горело в буквальном смысле. И глаза Ивана углём светились, - Поняли?
- Нечистый! Не губи! - рухнул на колени в снег Затока Кершенгольц. И поляки в стороны подались.
- Поздно, мои вы давно, - Сусанин захохотал, - Двести окаянных душ-то получше одного царя будут?
